Человеческое тело всегда казалось Бейонду очень хрупкой системой. Ведь достаточно небольшого, но точного воздействия, чтобы эта система прекратила своё функционирование. Малейшие изменения в ней являются необратимыми; малейшие повреждения требуют огромных усилий для восстановления. Так легко разрушить, и так сложно воссоздать...
И поэтому он не понимал, каким образом ему удалось выжить. Он отказывался примиряться с этим фактом, он не желал принимать как данность своё, как говорили медики, "нечеловеческое везение". Впрочем, комбустиологов можно было понять: даже согласно "правилу сотни" ББ не имел шансов. 30% глубокого ожога, более шестидесяти процентов поверхностного, индекс Франка в сто сорок... Он не должен был выкарабкаться, он не хотел выкарабкиваться; он дал организму команду самоуничтожения, но организм отказывался её выполнять. Это неподчинение злило и заставляло ещё сильнее ощущать собственную беспомощность, своё ничтожество перед лицом обстоятельств.
Каждый раз, приходя в себя, первым делом он выдирал из вен капельницы и из последних сил крушил аппараты жизнеобеспечения. И каждый раз это оказывалось абсолютно бесполезным: он просто был слишком слаб для того, чтобы нанести аппаратуре какие-либо ощутимые повреждения, а появляющиеся при первых признаках активности медсёстры лишали малейшей возможности нанести себе вред. Так продолжалось где-то с месяц. Потом он смирился, признав всю бесплодность своих попыток. Да и просто устал.
Эти изменения не остались незамеченными среди медперсонала: спустя неделю против Бейонда выслали тяжёлую артиллерию - местного психиатра. Сперва Би воспринимал его визиты спокойно, но затем подавленная злость дала о себе знать. Бёздэй принялся отрываться по полной, виртуозно симулируя то диссоциативное расстройство, то шизофрению, то маниакально-депрессивный психоз. Его медицинская карта распухала на глазах, пополняясь новыми и новыми "дополнениями к клинической картине заболевания". Но подобные безобидные развлечения ему быстро наскучили, и тогда он принялся давить гораздо жёстче.
...Психиатр уволился ровно через неделю.
Присланный ему на замену специалист был ягодой совершенно другого поля. Жёсткий, стопроцентно стрессоустойчивый и предельно компетентный, в отличие от предыдущего коллеги-неудачника. ББ догадывался, по чьей именно рекомендации к нему направили именно этого человека. Но ему почему-то стало совершенно наплевать. Он снова обвалился в бездну усталости и безразличия.
В итоге результаты психиатрической экспертизы лишили его последних шансов избежать посещения тюрьмы. Предварительного заключения он по каким-то причинам избежал, и когда его физиологическое состояние стабилизировалось окончательно, ему объявили дату судебного заседания.
На это, впрочем, ему тоже было глубоко наплевать. Для него имел значение лишь тот факт, что в тюремной камере будет намного больше возможностей покончить с собой, чем в этой стерильной белой палате.
В здание суда его перевозили под усиленным конвоем, но несмотря на это, вероятность успешного побега скакнула до двадцати процентов: и расположение камер на стоянке, и небрежно прикреплённый электрошокер у одного из конвоиров, расстёгнутая кобура у другого, ключи в замке зажигания и десятки других мелких факторов...
Бейонд не сделал ни одного лишнего телодвижения. Обстановка показалась ему срежиссированной, а подачек он принципиально принимать не собирался. По той же причине он отказался и от услуг предоставляемого государством адвоката. Ну, ещё и потому, что ему не хотелось затягивать планируемый спектакль дольше обычного.
Он не боялся и не испытывал какого-то волнения. Не чувствовал ни злости, ни досады. Внутри него царила идеальная, стерильная пустота, совершенная пустота и эмоций, и мыслей. Только вот ожоги на лице немного побаливали, потревоженные прохладным осенним ветром.
И поэтому в зал суда Бейонд Бёздэй вошёл с кривой усмешкой - так обожжённая половина лица болела меньше. Совершенно инфернальный вид ошарашил родственников жертв: они, безусловно, не ожидали увидеть перед собой настолько... страшное зрелище. Би окинул взглядом их растерянные лица и ухмыльнулся, уже совершенно искренне.
"Что это? Неужто жалость? Х-ха..."